Юрий Ревич

'Две вещи оправдывают существование человека на земле: любовь и творчество'
приписывается И. Бродскому

Краткая биография

Николай Александрович Бердяев родился в 1874 году в дворянской офицерской семье. Учился в Киевском университете, но был отчислен за участие в студенческих беспорядках. В молодости увлекался марксизмом, занимался революционной деятельностью, дважды арестовывался. Был близок сначала к социал-демократам, затем к 'Союзу освобождения' (будущие кадеты, сыгравшие большую роль в Февральской революции и Временном правительстве). Участник известного сборника 'Вехи' (1909), критиковавшего революционный радикализм русской интеллигенции.

Бердяев с восторгом принял Февральскую революцию и отрицательно отнесся к большевистскому перевороту. В 1917-22 годах вел активную общественную работу, организовал 'Вольную академию духовной культуры', в 1920 году был избран профессором Московского университета. Опять дважды арестовывался, допрашивался лично Дзержинским и Менжинским, но был отпущен и даже имел охранную грамоту на квартиру с портретами предков и библиотекой.

В 1922 Бердяев был выслан из России в числе других 'буржуазных' мыслителей на знаменитом 'философском пароходе'. В Берлине организовал 'Религиозно-философскую академию', позднее переехал во Францию, где в пригороде Парижа жил до самой смерти в 1948 году. В 1946 году получил советское гражданство, но в Россию так и не вернулся, возможно, просто не успел. В 1924-40 годах был директором издательства YMCA-Press, игравшего ведущую роль среди эмигратских русскоязычных издательств, с 1942 по 1948 семь раз номинировался на Нобелевскую премию по литературе. Бердяев опубликовал около 40 книг и несчетное количество статей.

Наиболее полное и тщательно подготовленное собрание текстов Бердяева находится на сайте электронной библиотеки Одинцовской епархии Русской Православной Церкви, в том числе и источники в этой статье также взяты оттуда. Взгляды Николая Александровича в своей основе сложились в начале XX века, впоследствии только дополнялись и уточнялись. Все его многочисленные труды имеют одну и ту же особенность, которую не может не заметить внимательный читатель: в каждом из них можно найти основные черты его целостного учения. Поэтому для ознакомления со взглядами Бердяева в принципе можно начинать с любой его книги. Основополагающим трудом Николая Александровича обычно считается 'Философия свободы' (1911).
Большая часть того, что я излагаю далее, основывается на книге 'Смысл творчества', опубликованной в 2016 году. Актуальна в современном контексте также 'Философия неравенства' (публикация 1923 года, см. ссылки в начале текста).

Особенности литератора и мыслителя Бердяева

Николай Бердяев заслуженно считается одним из самых образованных и широко мыслящих представителей русской интеллигенции. Его энциклопедическая образованность охватывала не только религиозную и философскую области, он следил за развитием истории и естественных наук, хорошо разбирался в художественной литературе, истории музыки и живописи. Свободно владел немецким и французским языками, в эмиграции лично познакомился с рядом ведущих немецких и французских философов. Читать его тексты, даже относительно популярные (вроде 'Истоки и смысл русского коммунизма'), местами чрезвычайно тяжело, так как он легко в одном абзаце может перескакивать с имен средневековых схоластов на французских католических теософов и с давно забытых античных классиков на мистиков и оккультистов, причем предполагая, что читатель знает, о чем речь. Термины, если ему не хватало общепринятых, он не задумываясь, изобретал самостоятельно. Для себя я определял владение языком его текстов, как 'русским со словарем'.

При всем том он блестящий стилист и убедительный публицист, очаровательно старомодный в построении фраз и многих оборотах речи. По этой причине заранее извинюсь перед читателем за некоторую перегруженность текста цитатами: результаты попытки пересказать идеи Бердяева своими словами неизменно оказываются хуже, длиннее и запутаннее, чем лаконичный и афористический, как будто специально подготовленный для цитирования текст автора.

Как мы увидим, у Анчарова много общего с Бердяевым - с учетом, конечно, поправки на образование, эпоху и целевую аудиторию. Анчаров всегда старался подчеркнуть материалистический характер своего мировоззрения, пусть нередко у него это и выходило довольно искусственно. Бердяев наоборот - выводил все свое учение из существования Бога. Но выводы, к которым они приходили, часто схожи даже чисто текстуально.

Возникает законный вопрос - не мог ли Михаил Леонидович быть знаком с текстами Бердяева? Теоретически ведь мог - 'Смысл творчества', на который я в основном опирался при подготовке этой статьи, вышел в 1916 году, и к 1930-40-м наверняка еще задержался у кого-то в домашних библиотеках. Однако, я сразу по двум причинам уверен, что Анчаров о существовании бердяевского учения осведомлен не был. Во-первых, вся русская православная философия была в сталинское время под запретом, а Михаил Леонидович не вращался в кругах, склонных к изучению 'антисоветской' литературы. Во-вторых, он всем своим воспитанием был настроен скептически к рассуждениям на религиозных основаниях, и едва ли стал бы углубляться в подобные тексты, даже если бы они случайно попали к нему в руки. Скорее перед нами просто явления из одного и того же ряда - поиски новых смыслов в условиях дискредитировавших себя старых культурных институтов. При этом отправные точки для такого поиска у Бердяева и Анчарова схожи почти до идентичности: ценности, легшие в основу философии эпохи Возрождения с поправками в сторону русского религиозного экуменизма.

Философ Бердяев

Википедия называет Бердяева представителем русского персонализма (относя к нему, между прочим, и Достоевского), но это слишком размытое определение - по признанию исследователей, существует много разных 'персонализмов'. Потому правильно сказать, что Бердяев - основатель совершенно особой ветви русской религиозно-экуменистической традиции.

Бердяев полагал, что человечество существует в двух мирах — мире тварном, материальном и в мире духа. Свободным человек может стать только во втором, в материальном мире довлеет необходимость и ограничения. Политику с экономикой и завязанные на эти 'тварные' сущности философские направления он считал совершенно вторичными и неполными. Он ставил на одну полку и экономический либерализм с рыночными отношениями, и Маркса с его детерминистической предопределенностью исторического процесса: и то и другое он считал за крайнее принижение человека, окончательное подчинение необходимости, миру вещей.

Вся философия Бердяева принципиально религиозна, даже консервативно-религиозна, но далеко выходит за рамки обычного консерватизма. Он ни в грош не ставил Церковь, называет ее 'школой для воспитания малограмотных младенцев' (что не мешало ему разносить в пух и прах учение другого противника Церкви Льва Толстого). 'Святоотеческое' учение христианской Церкви он называет 'упадочным' и упрекает за полную погруженность в 'искупление греха', при отсутствии какой-либо положительной программы: 'Искупление греха, спасение от зла само по себе отрицательно, и конечные цели бытия лежат дальше, в положительной, творческой задаче. : Человеческая природа, подобная Творцу, не могла быть сотворена Творцом лишь для того, чтобы, согрешив, искупить свой грех и в дело искупления вложить все свои силы на протяжении всего мирового процесса. Такое понимание человеческой природы не соответствовало бы идее Творца, принижало бы богоподобное достоинство человека'¹.

Точно так же он критикует материалистов-позивистов, марксизм, атеизм и деизм. Он яростный сторонник прогресса, но прогресса не материально-технического, а духовного. И, разумеется, экуменист в широком смысле этого слова - сторонник единой истории всей духовной мысли человечества. Причем православие в сравнении с католицизмом он полагал в чем-то глубоко и необратимо застрявшем в прошлом, а в чем-то более прогрессивным и содержащим в себе ростки нового.

Характерная особенность критических взглядов Бердяева на любой предмет - то, что он никакую критикуемую позицию не отрицает до конца, признавая за ней правдивое отражение неких отдельных сторон действительности. Он признает и тщательно извлекает крупицы правды и в экономическом либерализме, и в марксизме, и в традиционном Церковном учении или в глубоко нелюбимом протестантизме, в восточных учениях, в научно-материалистическом подходе. Мир многопланов, и для каждого из планов находится своя модель, свой адекватный язык описания.

Далее мы еще увидим образцы такого подхода, а пока проиллюстрирую на наглядном примере: его мнение о естественнонаучном эволюционном учении критическое, но очень далекое от примитивно-обскурантской неприемлемости (в стиле известного 'обезьянего процесса' 1925 года в США): 'В дарвинизме есть несомненная истина, ибо в данном природном состоянии царит борьба за существование и естественный подбор приспособленных. Но много раз уже указывали, что творческий агент развития для дарвинизма скрыт, что в этом учении нет субъекта развития. Поэтому недостаточность и неполнота дарвинизма теперь все более и более сознается в научных и философских кругах'².

Бердяев называл свою философию антроподицеей - 'оправданием человека'. Главная задача и цель существования человека - слияние его с божественной сферой духа, Логосом. 'Человек — не простая тварь в ряду других тварей, потому что предвечный и единородный Сын Божий, равнодостойный Отцу, — не только Абсолютный Бог, но и Абсолютный Человек'³, утверждал Бердяев.

О соборности

Следует остановиться на одной особенности, пожалуй, всей отечественной философии, отличающей ее от западной. Это абсолютно незнакомое Западу понятие соборности (Бердяеву для перевода в западных изданиях пришлось специально выдумывать адекватный термин на базе хорошо знакомого всем французского слова commune). У Платона в его концепции 'мира идей', вероятно, можно попытаться отыскать какие-то истоки этого понятия, но бесспорно, что русская мысль придала ему совершено оригинальное содержание. Ввел в оборот термин 'соборность' славянофил Алексей Хомяков в первой половине XIX века, и им были больны все русские философы и публицисты, включая даже атеиста и материалиста Герцена. Упомянем еще 'ноосферу', идею которой математик Эдуард Леруа и католик-эволюционист Тейяр де Шарден заимствовали у Владимира Вернадского. Последний, несмотря на непрестанно подчеркиваемый материалистический характер своего учения (а что еще он мог говорить в Советской России 1930-х?), исходил все из той же соборности, будучи ярким представителем русского космизма (направления, к которому принадлежал и сам Бердяев, вслед за Вл. С. Соловьевым, а также ученые К. Э. Циолковский или, например, Александр Чижевский).

К сожалению, большинство публицистов XIX-XX веков всех направлений зацепилось за примитивное толкование соборности, как коллективизма (ставя знак равенства между соборностью и 'русской общиной'), в чем согласны были и славянофилы, и материалисты-народники и их критики из либералов-западников. Это породило множество недоразумений и в критике и в апологии соборности, как уникального православно-национального явления.

По Бердяеву соборность - явление макрокосмического уровня, слияние духовных творцов в едином Космосе-Логосе. Соборность по Бердяеву — это не интернационализм и не уравниловка: 'Современный социологизм (коллективизм — Ю.Р.) глубоко противоположен всякой соборности'⁴, 'Один может быть соборнее, универсальнее целого коллектива'⁵, и не чисто национальная особенность, обособляющая русский народ от остальных. 'В положительное, конкретное всеединство человечества входят все ступени бытия человека, вся полнота, в нем ничто не отменяется и не уничтожается, все достигает наибольшей силы и выражения'⁶.

Таким образом, хотя у Бердяева все сходится к абстрактно-религиозной соборности (к 'человеку-космосу', к 'надмирному духу-Логосу'), приземленный материалист Михаил Анчаров мог бы свести те же рассуждения к 'ноосфере', истоки которой материалистически настроенные последователи Вернадского находят даже у Маркса.

Красота и творчество

В статье 'Анчаров и религия' из сборника к 100-летию я обращал внимание на то, что в основе анчаровского мироустройства лежит 'представление о Красоте как идеале, абсолюте, который служит мерилом всего'⁷. Вот как развивает эту мысль Бердяев: 'В Джоконде есть вечная красота, которая войдет в вечную божественную жизнь. Творческая жизнь есть жизнь вечная, а не тленная. И как бессильны и жалки морализирования над великими творениями. Рождающаяся в творческом акте красота есть уже переход из 'мира сего' в космос, в иное бытие, и в ней не может быть тьмы, которая была еще в грешной природе творившего'⁸.

Причем Бердяев несколько неожиданно делает вывод о том, что основа творчества внерелигиозна, и, очевидно, считает это положение настолько важным, что подчеркивает его неоднократно:
'В Евангелии нет ни одного слова о творчестве, и никакими софизмами не могут быть выведены из Евангелия творческие призывы и императивы : Творческая активность человека не имеет своего священного писания, пути ее не открыты свыше человеку. : В деле творчества человек как бы предоставлен самому себе, оставлен с собой, не имеет прямой помощи свыше. И в этом сказалась великая премудрость Божья. : Если бы пути творчества были оправданы и указаны в священном писании, то творчество было бы послушанием, т. е. не было бы творчеством. (выделено автором - Ю.Р) : Если бы было откровение свыше о творчестве, откровение, запечатленное в священном писании, то не нужен и невозможен был бы свободный творческий подвиг человека'⁹.
'Творчество не есть только борьба со злом и грехом — оно создает иной мир, продолжает дело творения'¹⁰. 'Ницше возненавидел Бога, потому что одержим был той несчастной идеей, что творчество человека невозможно, если есть Бог'¹¹.
'Творчество — не допускается и не оправдывается религией, творчество — само религия. (выделено автором - Ю.Р) : В тайне творчества открывается бесконечная природа самого человека и осуществляется его высшее назначение^'12.
'Для божественных целей мира гениальность Пушкина так же нужна, как и святость Серафима Саровского. : Религиозным преступлением перед Богом и миром было бы, если бы Пушкин, в бессильных потугах стать святым, перестал творить, не писал бы стихов. Идея призвания по существу своему идея религиозная, а не 'мирская', и исполнение призвания есть религиозный долг. Тот, кто не исполняет своего призвания, кто зарывает в землю дары, совершает тяжкий грех перед Богом'¹³.

Анчаров недоумевал над идеей жертвенности творчества ('Золотой дождь'): 'Почему искусство требует жертв? Почему искусство требует жертв именно от художника?'¹⁴. Бердяев разъясняет, что творчество есть всегда жертва: 'Гениальность - по существу трагична, она не вмещается в 'мире' и не принимается 'миром'. Гений-творец никогда не отвечает требованиям 'мира', никогда не исполняет заказов 'мира', он не подходит ни к каким 'мирским' категориям. В гениальности всегда есть какое-то неудачничество перед судом 'мира', почти ненужность для 'мира'. Гениальность непонятна 'миру', не относима ни к каким 'мирским' дифференциациям человеческой деятельности. Гениальная жизнь знает минуты экстатического блаженства, но не знает покоя и счастья, всегда находится в трагическом разладе с окружающим миром'¹⁵.

Творец на вершине мира

Бердяев, вероятно, единственный из русских религиозных мыслителей, умудрившийся объединить в законченную картину мира либеральное представление о главенстве личности над коллективом с космическим единением человеческих разумов - соборностью. Тезис о главенстве индивидуальности, восходящий к деятелям Просвещения и подытоженный И. Кантом в 'Критике практического разума', неизменно служил (и до сих пор служит) красной тряпкой для всех без исключения антизападников любых уровней: от российских славянофилов до коммунистов, и от католических и православных консерваторов до представителей всех ветвей мусульманства, включая даже самые примирительно настроенные. Бердяев не пошел на поводу довлеющего в его кругах мнения, понимая, что одним тупым отрицанием, без признания и осмысления ведущей роли индивидуальности в современном мире обойтись невозможно.

Бердяев, как и Анчаров, во главу угла ставит личность человека-Творца: 'Творчество предполагает личность'; 'Творческий акт имманентно присущ лишь лицу, личности как свободной и самостоятельной мощи. : Бог — конкретная Личность и потому Творец; человек — конкретная личность и потому творец; весь состав бытия — конкретный, персональный и потому обладает творческой силой. Мир насквозь есть иерархия живых существ, оригинальных личностей, способных к творческому приросту бытия.'; 'Творец дает человеку — своему образу и подобию — свободную творческую мощь. Творчество человека подобно творчеству Бога, не равно и не тождественно, но подобно. Человек не есть абсолютное и потому не может обладать абсолютной мощью. В своем творчестве человек связан с другими людьми и со всем миром существ, он не всесилен. Но в личности человеческой есть оригинальная творческая мощь, подобная Божьей. Бог — не хозяин, не господин, не повелитель. Божье управление миром — не самодержавие. Ветхое сознание, подавленное и запуганное, знает Бога как страшного повелителя, как самодержавного хозяина. Такое богочувствие и богосознание несоединимо с христианством. : Если Бог сотворил человека по своему образу и подобию и если Сын Божий — Абсолютный Человек, то это значит, что сыновний Богу человек предназначен быть свободным творцом, подобным Отцу — Творцу'¹⁶.

О мещанстве

Как мы хорошо знаем, одним из краеугольных камней мировоззрения Анчарова, особенно в раннем возрасте, была ярко выраженная антимещанская направленность. В своем отношении к мещанству Михаил Леонидович ничуть не противоречил общему направлению российской мысли XIX-XX веков, для которого неприятие мещанской, 'буржуазной' морали стало неким общим местом.

Бердяев разделяет эти взгляды, критикуя 'буржуазность' с религиозной точки зрения: 'В святоотеческом, традиционном христианском сознании добродетели отрицательные — смирение, отречение, воздержание — затмили добродетели положительные — мужество, благородство, честь'. 'Буржуазность есть приспособление к мировой данности в целях устроения, спокойствия и безопасности в этом мире. Буржуазность есть послушание положениям и оценкам, созданным инерцией и тяжестью этого мира. Буржуазно все, что оценивает человека не по качествам в нем, а по положению его, по окружающей его среде. Противоположно буржуазности всякое творческое преодоление мировой данности, выход из оценок мировой инерции. Противоположно буржуазности всякое жертвенное отречение от устроенности и безопасности. Мещанская мораль прикреплена к месту, ограничена данностью, боится всякого отрыва. В сущности, всякая бытовая мораль буржуазна — буржуазна и христианская бытовая мораль'¹⁷.

Тут очень хочется вспомнить Виктора Пелевина, который в 1993 году (еще до того, как стал известным писателем) в статье в 'Независимой газете' отмечал: '...мелкобуржуазность - особенно восторженная - не стала менее пошлой из-за краха марксизма'¹⁸.

Антимещанская позиция Бердяева не ограничивается осуждением, он говорит и об истоках мещанского мироощущения: 'Все всегда считали евангельскую мораль непригодной для жизни с ее заботами об устроении и безопасности. И мир христианский принял внехристианскую буржуазную мораль, пригодную для жизни, оправданную послушанием последствиям греха'¹⁹. 'Кто живет в вечном ужасе от собственного греха, тот бессилен что-нибудь сделать в мире : Великие моменты смирения и послушания легко превращаются в рабство, лицемерие и духовную смерть, если их признать единственными водителями жизни'²⁰.

Индивидуальность и свобода

Противопоставление 'буржуазного' и 'творческого' духа неразрывно связано с противопоставлением 'индивидуализма' и 'индивидуальности'. Анчаров писал в повести 'Этот синий апрель': ':индивидуализм под видом общего блага работает на себя, а индивидуальность, наоборот, - под видом работы на себя хлопочет об общей радости'²¹. Мне всегда казалось, что в этих анчаровских определениях есть элементы игры слов, некоей надуманности для более доходчивой формулировки. Но вот читаю у Бердяева почти дословно то же самое: 'Индивидуализм есть опустошение индивидуальности, обеднение ее, умаление ее мирового содержания, т. е. уклон к небытию. : Индивидуальность и индивидуализм - противоположны. Индивидуализм - враг индивидуальности'²².

Верный себе, Бердяев находит исторически положительные стороны и в индивидуализме: 'Индивидуализм, так обострившийся в конце XIX века, восстал против власти природного и социального порядка над человеческой индивидуальностью'²³. 'Иногда под индивидуализмом понимают освобождение индивидуальности от внешнего гнета, природного, социального, гнета установленной морали и установленной общественности. При таком понимании нужно признать положительную ценность индивидуализма. Нельзя, напр., отрицать здоровых элементов в индивидуализме эпохи Возрождения. Душа человеческая стоит больше, чем государства, обычаи и нравы, чем всякая внешняя польза, чем весь внешний мир.(выделено мной - Ю.Р.) Но в строгом смысле, который выявляется лишь в наше время, индивидуализм противоположен универсализму, он есть отъединение индивидуальности человека от вселенной, ее самообоготворение. Такой индивидуализм ведет к истреблению человека, к его падению в небытие. Бесконечно беден и бессодержателен человек, если нет ничего выше его'²⁴.

Личную свободу Бердяев видел в качестве непременного условия для существования творческого человека: 'Творчество неотрывно от свободы. Лишь свободный творит. Из необходимости рождается лишь эволюция; творчество рождается из свободы'²⁵. 'Свобода - положительная творческая мощь, а не отрицательный произвол. Отрицательное сознание своей свободы как произвола и есть падение, грех. : Свобода в грехопадении и была такой отрицательной, формальной свободой, пустотой, небытием, свободой для свободы, т. е. свободой 'от', а не свободой 'для'. : В грехе - свобода 'от'; в творчестве - свобода 'для''²⁶.

Любопытно и буквальное совпадение Бердяева с известным изречением Бенджамина Франклина ('те, кто готов променять свободу на безопасность, не достойны ни свободы, ни безопасности'): 'Лишь жертва безопасностью дает свободу'²⁷.

Революция духа

У Анчарова лейтмотивом всей ранней прозы было ощущение наступления Золотого века (из повести 'Золотой дождь'): 'Никогда еще люди так не ждали чего-то. В воздухе носится какое-то великое 'вот-вот"'²⁸. Повесть 'Поводырь крокодила' полностью посвящена этой теме, в ней наступление Золотого века - не метафора, а реальность, пусть и фантастическая.

У Бердяева ощущение скорого наступления революции духа, пожалуй, выражено не менее ярко, чем у Анчарова. Еще во введении в 'Смысл творчества' он говорит: 'В мире разлагается и кончается религия рода, религия материальная. Все материально-родовое, ветхо-органическое имеет футуристически-технический, механический конец. Зарождается религия человека. Человеческий род перерождается в человечество. Это переход в иной план бытия из плана материального. В этом кризисе рода и материи и в окончательном рождении человека и жизни духа - сущность нашей эпохи'²⁹. И далее не оставляет эту мысль: 'Мы стоим у порога мировой религиозной эпохи творчества, на космическом перевале. Но доныне все творчество 'культуры' было лишь подготовляющим намеком, знаком подлинного творчества мира иного'³⁰.

И еще одну анчаровскую идею мы находим у Бердяева: о том, что каждый человек потенциальный гений, причем более тщательно разработанную: 'Гениальность присуща многим, которых гениями назвать нельзя. Потенция гениальности заложена в творческой природе человека, и всякий универсальный творческий порыв гениален. Есть натуры гениальные по онтологической своей природе, по творческой своей неприспособленности к 'миру сему', хотя и не гении. Гениальность есть особая добродетель, не всем данная, но подлежащая утверждению и развитию, особое мирочувствие, особое напряжение воли, особая сила хотения иного. Гениальность коренным образом отличается от таланта, ничего общего с ним не имеет. Гениальность совсем не есть большая степень таланта - она качественно отличается от таланта. Талант есть дар дифференцированный, специфицированный, отвечающий требованиям раздельных форм культуры. Талант есть свойство художника, ученого, общественного деятеля, а не человека. Гений есть соединение гениальной природы с специфическим талантом. : Творец предназначал человека к гениальности'³¹.

Об искусственном интеллекте

И в заключение невозможно е сказать несколько слов на тему искусственного интеллекта, которая стала актуальной именно в наши дни. В тексте нашей биографии ('Михаил Анчаров') вы найдете, что из анчаровских идей о 'третьей сигнальной системе' следует невозможность построения искусственного разума (процесс мышления не подчиняется логике, не может быть разложен на элементарные операции, а происходит скачком). Бердяев с этим ограничением со своей точки зрения был совершенно солидарен: 'Есть вечная и непереходимая грань, отделяющая творчество тварное, человеческое от творчества божественного, творчества Творца. Тварное существо не творит существ - существа творит лишь Творец. Тварное бытие не сильно создать лицо — лицо создается лишь Богом. Лицо предвечно творится в Боге. Всякая попытка со стороны тварного существа создать существо, лицо ведет лишь к созданию автомата, мертвого механизма'³².

Бердяевские слова вполне переложимы на естественнонаучный язык. Общесистемное, строго научное объяснение ограничению, которое Бердяев излагает в религиозных терминах, говорит о том, что для создания системы некоего уровня сложности необходима система более высокого уровня. Можно так сказать, что для создания разума необходим метаразум - это то же самое, что бердяевский бог-Творец.

Я останавливаюсь на этом, специально несколько выходя за рамки темы, потому что за сто лет со времени создания 'Смысла творчества' положение о невозможности искусственного разума пытались пересмотреть неоднократно (в связи, понятно, с возникновением компьютеров). Сейчас мы наблюдаем очередную волну попыток пересмотра в связи с возникновением самообучающихся нейросетей: название ChatGPT слышали, наверное, многие, и про него даже уже издаются законы и пишутся возмущенные декларации со смыслом 'надо ограничить, пока машины не завоевали мир'.

Умнейшие и образованнейшие гуманитарии всерьез рассуждают о скором наступлении эпохи доминирования машинного разума. Известный философ и литературовед Михаил Эпштейн, например, приходит в восторг от результатов своего эксперимента по ответу ИИ на вопрос о возможном третьем персонаже басни Крылова 'Стрекоза и муравей'. Между тем, рассуждения ИИ о том, что третьим персонажем должна быть пчела (как среднее между двумя крайностями) не содержат ни грамма творчества: это банальная линейная интерполяция между двумя точками. Предложенный одним из участников ответ 'энтомолог с сачком' представляется куда более соответствующим понятиям 'мышление' и 'творчество'.

Есть вещи, в которых новый инструмент безусловно следует ограничивать: например, с помощью ИИ химик может создать рецепт нового яда, против которого нет противоядия, а биолог - случайно (или намеренно) создать и выпустить в мир неизвестный вирус. Но спешу вас успокоить по поводу 'машинного разума': ни одна из созданных систем всерьез не прошла элементарного теста Тьюринга по имитации человека. Они легко ловятся, например, на лингвистически неоднозначных формулировках. 'Арбуз не влезает в чемодан, потому что он маленький. Что меньше - чемодан или арбуз?' - ChatGPT выдает неверный или неопределенный ответ и ему приходится уточнять очевидное для человека, что именно чемодан в большинстве случаев меньше арбуза. ChatGPT прекрасно (лучше и безошибочней человека) составляет тексты программ на языках программирования, но при этом позорно путается в элементарной арифметике, при попытке ответить на вопрос 'сколько будет 99999 умножить на 999'.

Мне возразят, что ИИ быстро совершенствуется и это правда: каждое отдельное упущение легко исправить. Но дело как раз в принципе: ИИ при всем желании его творцов не может создать ничего нового за рамками того корпуса знаний и фактов, на котором его обучали, и нет никаких оснований для предположения, что сможет это делать когда-нибудь в будущем. Это вытекает из простого факта: в самой своей основе метод обучения нейросетей ничем не отличается от банальной статистической регрессии (т.е. проведения оптимальной кривой по экспериментальным точкам), а регрессия не допускает экстраполяции результатов. Полученная кривая работает только внутри диапазона имеющихся данных и принципиально не обладает предсказательными возможностями за их пределами.

Был уже случай, когда художник получил приз за работу, выполненную с помощью ИИ. Когда он признался, развернулся было скандал, но быстро выяснилось, что нет никаких оснований для лишения награды: художник более полугода работал с ИИ и создал совершенно оригинальную работу в собственном стиле. Так что ИИ - это просто очередной инструмент, который, да, меняет рынок интеллектуального труда, в перспективе может быть даже не меньше, чем это сделали компьютеры полвека назад, или Гутенберг полутысячелетием ранее. Он мог бы составить эту статью за меня, и наверняка сделал бы это лучше, но бессилен создать новую философскую систему с нуля, как это сделал Михаил Леонидович.

28 марта 2024 г.