Фото Ю. Ревич, 2019

Беседовал Юрий Ревич
Апрель 2019 г.

Александр Костромин (далее АК): Впервые я узнал об Анчарове, конечно же, прочитав 'Теорию невероятности' в, если я 'правильно ошибаюсь', в журнале 'Юность'. Это пришлось, что называется, на нежный возраст - было очень глубокое впечатление. И после этого была ещё 'Сода-Солнце', которая в сборнике 'Фантастика' вышла...

Юрий Ревич (далее ЮР): Тебе сколько лет тогда было?

ЮР: Шестьдесят пятый.

АК: 13-14 лет, как раз самый нежный возраст, и вот это впечатление: Ну как - оно превосходит человеческие возможности - это вот и 'тихий взрыв', и прочие дела, по терминологии Анчарова. Ничего подобного в окружающей среде не было, и появилось вот это. В эти же годы, появилась отдельно 'Песня про органиста'. По-моему, только 'Про органиста' и было, ничего другого под именем Анчаров тогда вокруг меня не значилось. И впечатление о такой могучей личности, оно возникло сразу целиком: такой вот 'матёрый человечище'...

АК: Я же люблю, когда песни приходят ко мне сами, я не люблю их искать. Не знаю почему. А сам этот процесс, как вдруг люди, вокруг тебя находящиеся, начинают чего-то этакое петь - вот это самое интересное. В этом самом 64-м году я же был в Чехословакии, и вернулся в Балашиху, на место жительства, где-то в середину восьмого класса: то есть под новый 66-й год. Там, в советской школе в Праге интернациональный коллектив, там всё очень по-разному, и какие-то отдельные элементы песенные звучали ещё тогда. Но когда я вернулся на Родину, я с интересом обнаружил, что все пацаны в классе поют, как проклятые, и поют исключительно только бардов.

АК:Обычная школа. Средняя школа номер 11 города Балашихи. И был такой у нас там Гошка Вербин, который играл на баяне и пел всех этих бардов. Ну, наряду с танцевальными номерами у него было очень много вот этих песен - и Окуджава, и Визбор, и Анчаров: И это всё был 'метод изустной передачи'. Авторских фонограмм я ни разу не слышал в то время. Это то, что звучало 'в низах'. Можешь считать, девятый класс - это был у меня апогей песенный.

АК: Шестьдесят шестой с переходом в шестьдесят седьмой. Мы сидели на одной парте с парнем, которого звали Серёжа Цыганков. Нетрудно догадаться, что фамилия Цыганков на этом фоне не могла не быть замечена через анчаровскую песню 'Ах, Маша, Цыган-Маша'. И вот этого самого Серёжу очень быстро переименовали в 'Цыгана-Машу', хотя он никоим образом не соответствовал этому Цыгану-Маше анчаровскому - нормальные дети нормальных родителей, околоинтеллигенция, но это его не уберегло, он так и закончил школу как Маша.

АК: В основном это связано с КСП МГУ, ну и частично с агитбригадой биофака - я оказался одновременно в двух компаниях. Когда ты поступаешь на биофак, а я на биолого-почвенный как раз поступил, там начинается набор в агитбригаду, и всех, кто чего-либо в художественном смысле из себя представляет, всех пытаются к этому делу привлечь. А я к тому времени на гитаре-то уже играл. В 66-м году, на пятнадцатилетие, мама сделала роковую ошибку - она подарила мне гитару. Ну и Анчаров, Анчаров, Анчаров - как основоположник. Уже когда в КСП МГУ я попал, там уже понятие авторская песня как бы соответствовало приблизительно тому, как его понимают и по сию пору. Потому что КСП МГУ, в частности, принимал участие в организации конференции в Петушках. КСП МГУ сотрудничал с КСП МАИ ну, руководители клубов были женаты друг на друге: Толя Соколов - Нина Таубкина¹), это, значит, КСП МГУ - КСП МАИ, и там информация шла просто вот такой стеночкой. Анчаров с маёвцами вроде бы имел какие-то отношения по театру маёвскому. Это я уже не знаю, это Дима Дихтер² знал, который очень Анчарова тогда пел. И соответственно, на слётах московского КСП эти вот песни тоже звучали. И потом мне попалась, уже позже, наверное, это не 69 год, это 72-й какой-нибудь, максимум, - мне попалась хорошая большая подборка песен Анчарова, которые я в основном все и выучил, на магнитофоне. Лёша Пермин, такой у нас был магнитофонщик, сейчас в Штатах живёт.

ЮР: Так. А дальше, я помню, мы ездили к Анчарову. Мы с тобой, и по-моему, с Виталиком Акелькиным³ ездили. Где-то это был 81 год.

АК: Может, конец 80-го, может, начало 81-го, где-то в эту зиму.

ЮР: Не помню даже, до концерта в 'Металлурге'⁴ или после?

АК: До концерта, до концерта, да.

ЮР: Это ты первый раз попал к нему? Или уже не первый?

АК: Первый, конечно. Первый раз его увидел.

АК: Да, мы у него бывали, по-моему, в ту зиму два раза. Я помню, что мы там были с Кобаидзе⁵, в частности. Ты помнишь, чтоб ты там был с Кобаидзе? Вот ты не помнишь. Значит, мы были точно два раза. Что мы там делали, я, конечно, плохо помню. Вот то, что второй раз: Нет, это был уже наверное, третий раз, когда я приезжал уже позже, с фотоаппаратом. У меня так и не найдены негативы...

АК: Он и так всё время моргал. Фото мои на грани технического фола: то глаза закрыты, то выражение какое-то дурацкое, то ли ещё что-то. 'Попасть' очень трудно было в Анчарова.

АК: Нет. Нет-нет, он меня немножко удивлял уже в поздних встречах на даче, в какую сторону его повело: А первые впечатления были вполне совпадающие, очень сильные. Мы ж беседовали о том, о сём. Он нас грузил в меру возможного, мы ему какие-то вопросы, он нас как-то просвещал в чём-то. Примерный облик этого разговора совпадает с тем, что записано было в кулуарах после концерта 81-го года в 'Металлурге'. Вот это вот настроение, вот эта вот мощь говорящего человека, это нас очень впечатлило: Мы, в общем, тоже уже не совсем были мелкие, но несопоставимость уровней, на которых идёт разговор, всё равно ощущалась. Чувствуешь себя несколько малообразованным, с трудом придумывающим, о чём бы такое спросить бы.

АК: Видимо, я в камерную обстановку вообще ни разу не попадал. Вот сидеть с ним рядом на сцене, когда он в 81-м году пел 'Большую апрельскую балладу', ещё что-то... Пару песен-то пел, можно найти, какую песню ещё пел Анчаров: Это тебя просто со стула сносит, такая энергетика. Впечатление очень мощного энергетического потока, которое магнитофон передавал всё-таки, всё-таки передавал. Наверное, говорить о том, чего магнитофон не передавал, могут только те люди, которые попадали в камерную обстановку и знали Анчарова живьём.

ЮР: Я в основном тоже с магнитофона, поэтому я ничего не могу сказать по этому поводу. У меня была плёнка тип 2, 180 метров с записями ещё конца 50-х, наверное, потому что там было полно всякой военной тематики, которые он потом даже и не пел. Там были 'Две подруги', которые 'в тени шли одни', 'Тяжело ли, строго ли', 'В Нижнем Новгороде с откоса', 'Песня о Грине', 'Там в болотах кричат царевны:', то есть вся такая лирика. 'Русалочка', тогда я больше на других записях ее не слышал, хотя он пел её, я знаю. Я в классе девятом познакомился с одним парнем, постарше меня, он пытался что-то вроде театральной студии сделать, а я случайно туда затесался, потому как совершенно не по этому делу. Я ему притащил эту плёнку, он послушал-послушал и сказал: по-моему, надо для того, чтобы петь, уметь петь. Я страшно обиделся!

АК: Ему так не понравилось? Что, не умеешь петь, не пой? Ха! Не знаю, не знаю...

ЮР: И это возражение у меня до сих пор сидит. Потому что в сравнении даже с КСПшными бардами, Никитиным или, не знаю, даже любимым анчаровским Клячкиным, он всё-таки сценически проигрывает.

АК: Анчаров? Ну да. Это в дальнейшем всё полностью он подтверждал текстами. На прямые вопросы, задаваемые ему, Анчаров же отвечал прямо: я, говорит, не люблю сцену и терпеть её не могу. Надо быть дрессированной обезьяной. Эта вот классическая 'дрессированная обезьяна', она: скажем так, мы её применяем в гитарных школах. Надо же как-то объяснять, что это за процесс и чем он немножко отличается от обычного пения академического. Пользуемся анчаровской 'дрессированной обезьяной'. В общем-то сцена не главное.

ЮР: А почему всё-таки другие исполнители его меньше любили исполнять? Дихтера, да, мы все помним и знаем. А из топовых исполнителей я не припомню таких, кто Анчарова бы любил и исполнял.

АК: Я первый раз услышал исполнение песни Анчарова, по-моему, в 68-м году при следующих довольно-таки забавных обстоятельствах. Это как раз была пора, когда организовывались вокально-инструментальные ансамбли. Был у нас, на класс старше, некий Стас, вокруг которого организовался вокально-инструментальный ансамбль с характерным для тех времен названием 'Лада', по песне 'Хмуриться не надо, Лада:'. Много советских эстрадных песен той поры они пели. Но ведь там тоже были забытые сейчас имена, которые вокруг текста ходили. Жан Татлян был первый, который приходит в голову:

ЮР: Мне вспоминается Мария Пахоменко. 'Старый клён стучит в окно', 'Пришли девчонки, стоят в сторонке': Она вообще не пела плохих песен, именно в текстовом плане. Там были более слабые стихи, но они все равно были выразительные - не более слабые, чем у того же Анчарова случались.

АК: Ну так вот. Был концерт, то ли у нас в клубе, то ли где-то там в библиотеке - концерт этой самой 'Лады'. И концерт был устроен так, что они играют, поют, играют, поют, потом им надо какую-то техническую паузу. И был там мужик, который заполнял паузы пением песен бардов. И именно там я услышал бережковскую 'Я ничего, ничего не вижу, да я и видеть не хочу' в его исполнении, и 'Органиста' он пел. Вот это вот первый раз живое исполнение песен Анчарова встретилось мне в таком интересном, забавном контексте. Причём я не знаю, кто это такой (с виду он больше всего похож на минчанина Мишу Володина), так я не смог выяснить про этого персонажа, и куда он потом делся. То есть говорить, чтобы Анчарова не пели, это тоже неправда. Потому что это Балашиха, это достаточно периферийные дела:

ЮР: Да нет, пели, конечно. Мы в девятом том же классе были в туристическом лагере летнем, там вполне мы всё пели, даже шпана с Бутырского хутора (учились со мной такие в школе), охотно пела 'Балладу о парашютах'. А один парень постарше нас, студент уже, сын нашего учителя физики, приезжал туда и притащил тучу всего, и в том числе совершенно оригинальное исполнение 'МАЗа'. То есть я песню прекрасно знал уже по записям, но он чудно исполнил и не так, как Анчаров. Первый раз, когда мне чужое исполнение понравилось!

АК: То есть был такой период, когда Анчаров, наряду со всеми прочими, звучал как один из: И говорить о том, что почему его исполнители не поют, я не знаю: К примеру, у нас сейчас педагогом работает Таня Сас, она стала лауреатом 'Петербургского аккорда' - это уже двухтысячные годы какие-то- с 'Любовницами': 'Слава богу, погода мглистая'. Таня - ученица Дихтера, это оттуда вот такие идут следы. Так что нет-нет, да споют. Во-первых, песен-то не так много.

ЮР: Ну да, в сравнении с другими, конечно, у него немного:

АК: У него есть первый ряд и второй ряд песен, скажем так. И первый ряд, - он ещё меньше, чем общий массив.

ЮР: Да, мне эта плёнка тогда, тип 2, тем нравилась, что там была туча всего, чего не было потом, она как бы дополняла. Потому что вторая плёнка была записана у нас в квартире где-то в 66-67-м году, после выхода 'Синего апреля', как сейчас я понимаю, потому что там уже была 'Большая апрельская баллада'. Это был уже почти финал песенной карьеры и там на двух дорожках было почти всё. Если ещё военные песни прибавить с той плёнки, это почти и всё, что он сам пел и другие исполняют.

АК: Мы же когда ноты писали, мы всё это дело уже прослушали. А ноты мы писали - это же тоже отдельная 'опупея'.

ЮР: Расскажи.

АК: Вот я боюсь кого-нибудь обидеть и кого-нибудь забыть. У меня такое впечатление, что ноты мы писали с Дихтером. Причём вот так: один напишет, другой напишет, потом начинаем сопоставлять и договариваться, кто прав, кто не прав. Что правильнее. И первый этап этих самых нот: мы готовили книжку, Витя Юровский и Игорь Резголь⁶. Это уже 88-й год получается:

ЮР: А чья инициатива вообще была?

АК: Издавать книжку с нотами... В бытность ещё Клуба на Трофимова 33 (это 79-й тире 81 год), библиотекой занимался Акелькин, и он готовил эти талмуды толстые, переплетал все эти тексты. Некоторые из них остались сейчас, и даже где-то в МИФИ, говорят, есть большой массив этих акелькинских книг. И мы... то есть Александр Алексеевич Наседкин⁷ и Юрий Николаевич Коновалов⁸. И вот, сидя у Коновалова на кухне, мы пришли к необходимости заняться сборником Веры Матвеевой. Именно Веры почему-то, а больше никем другим. И в самиздате мы выпустили-таки толстый талмуд песен Веры Матвеевой. У этого сборника стояла задача сформулировать в материальном виде, в виде прецедента, как должен выглядеть авторский сборник в авторской песне. Что там должно быть, какие элементы. Ну, ноты - это элемент номер два. Потому что все остальные элементы идут следующими номерами. Первый - тексты, второй ноты. А далее фотографии, комментарии, сопровождающие какие-то тексты. И этот прецедент нами был создан. И соответственно, первая книжка, которую издавал уже ЦАП, московский КСП после его легализации, была, если я правильно ошибаюсь, Вера Матвеева - зелёненькая книжка, которой до сих пор ещё тираж продать не удалось. Вот. И когда московский КСП в 1987 году был восстановлен, как организация, в 88 году я туда пришёл работать, там уже был редакционно-издательский отдел - Велла Афанасьевна Щербакова с дочкой Леной Шилиной. Редакционно-издательский отдел готовил, в частности, и Веру Матвееву, и Вадима Егорова, и предполагалась целая серия 'На книжную полку КСП': Но была идея, что нотный набор надо брать в свои руки. Потому что нотный набор это была большая жизненная проблема. Это какие-то тётки, за какие-то деньги - ручной набор, штамповка так называемая, очень трудоёмкая, очень плохо исправляемая вещь. И была нами предпринята попытка самодеятельным образом сделать нотный фотонабор. Нотный набор состоял из этакого планшета поролонового, обтянутого простынёй, на котором были нитками выложены нотные строчки, вырезаны из чёрной бархатной бумаги все необходимые нотные знаки, причём в характерном начертании. И вот именно такого Анчарова мы пытались набирать, и набрали бы, единственно что не хватило технического образования чисто фотографического. Фотографировать на 'Зенит', с 'Индустаром-50', это было, конечно:, Сложно получать качественные оттиски с этого. Но они у меня хранятся.

ЮР: Если бы свет поставили, то могли бы добиться, вообще-то:

АК: Свет мы там делали - с четырёх сторон стояли лампы дневного света. То есть этот планшет был - у меня даже есть Ниночки Игнатовой фотография внутри этого света. Девочка с квадратными глазами - когда эти четыре лампы у тебя в глазах отражаются. Это был такой фанатический труд, мы там сидели с Ольгой Фёдоровой и булавками прикалывали ноточки, буквы, всю подтекстовку, всё по линеечкам. Дикое количество труда вложено, эффект получен не был. Но попытка его издать таким образом была. Когда она не удалась, уже и не помню, почему мы это дело прекратили: Ну, наверное, не справившись с качеством. Леня Беленький перехватил инициативу и издал вот этот 'Звук шагов'. Это те же расшифровки, но наштампованные уже профессионально. Я говорил тогда: Гербовицкий⁹, дай нам персональный компьютер для нотного набора!

ЮР: К своему изумлению, я сейчас сообразил, что не имею представления, а как ноты на персоналке набираются. Специальный редактор?

АК: Да. Нотно-графические редакторы. Их там некоторое количество, и они довольно сложные. По-моему, Макинтош это дело решил довольно рано, а потом, чтобы на IBM-овскую платформу это перевести, они все голову сломали, и получались разной кривизны программы. Первый раз мы набирали на компьютере ноты [для книжки Шангина-Березовского]- такой Саша Лелякин использовал ТеХ. После этого Дихтер, попробовав так, попробовав этак, махнул рукой и стал в CorelDraw набирать по шаблону, создав себе шаблончик. А потом, когда издательство 'Аргус' взялось - Лёша Волков и Наташа Жукова, они сломали несколько версий Finale, ломал такой Лёша Крылов, программер с биофака, и Finale 2002 так мы с тех пор и используем, сломанное издательством 'Аргус'. Оно решает все задачи, которые нам нужны.

ЮР: Ещё по поводу Анчарова: с точки зрения шестьдесят шестого года всё понятно. Это одна и та же реакция у наших ровесников, она у Лукьянова в воспоминаниях названа 'эстетический солнечный удар':

АК: 'Тихий взрыв', по Анчарову.

ЮР: :а вот с современной точки зрения - что бы ты сказал на эту тему? Будучи музыкально подкованным, музыкально образованным, наслушавшись всяких высших образцов всего прочего, и наших, и импортных. Что бы ты сказал про Анчарова на этом фоне?

АК: Об Анчарове как об авторе песен? Давай сначала, как о писателе и как о цельной личности. Делить Анчарова, на мой взгляд, это методически неверный подход. Ну вот, года полтора или два назад приехала из Китая такая девушка Маша. Она сколько-то лет жила в Китае с родителями, вот они вернулись. Она туристка 'категорийная', всюду ходит. И пришла она к нам в гитарную школу учиться. Услышала [песни] Анчарова, узнала о том, что есть книги, прочитала одну книгу. Собрала все книги, какие только можно было собрать в окружающей среде. За какие-то бешеные деньги в букинистическом скупила всё собрание сочинений Анчарова и сидит его читает, в полном восхищении. Это вот современная молодёжь. Ну сколько ей там? Она студентка, переводчик с китайского, ну, двадцать два года...

ЮР: Двадцать два - она рождения уже 90-х, понятно:

АК: Анчаров сегодня востребован? Востребован. То есть вовремя попавший на него человек - он по-прежнему поражён, по-прежнему тихие взрывы происходят. Песни - в том числе и песни. Песни отдельно: Я сейчас не знаю, какую одну песню Анчарова спеть. Я не могу выбрать, какую спеть сегодня. По сезону 'Большая апрельская баллада' воспринимается, как нечто очень сильное, очень важное, очень действенное.

ЮР: Я столкнулся с этим, когда Саша Никитин привёз из Америки диск Сергея Ниренбурга, помнишь, с гармошкой? Там Саша Никитин ему подыгрывает, а он с аккордеоном. И отлично исполняет Анчарова. Я тогда попросил, чтобы они нам разрешили две-три штуки выложить бесплатно на сайт. Они сказали: берите три штуки любые на ваше усмотрение. И я потерялся. Ниренбург поёт всего десять песен Анчарова, и я не мог из этих десяти выбрать те, которые главные. Они все главные! И вот я долго думал-думал, выбрал совершенно наугад, и даже сейчас и не вспомню, какие именно... Кажется, 'Белый туман', 'МАЗ' и чего-то ещё: Потому что нет у Анчарова главных песен. Есть песни чисто по стихам более слабые, есть более сильные и законченные, но все равно они не главные.

АК: Очень многие, включая, например, Каримова¹⁰, говорят, что Анчаров им как исполнитель не понравился при первом знакомстве. Опять-таки, очень трудно к этому отнестись как-то, не зная контекстов. Чем он им мог не понравиться? Мне он понравился как исполнитель, понравился чрезвычайно - на фонограммах. Это было просто отдельное какое-то явление в жизни. Ну вот Высоцкий хрипящий, поющий блатные, вот эти дворовые свои стилизации в ту же пору - тоже воспринимался диковато, как явление природы. Тут все поют хили, кобзоны, все поют по радио:

ЮР: Ну я ж всё-таки был снобом в этом плане, поэтому на Хиля с Кобзоном не оглядывался.

АК: Мы же жили в контексте радио, которое звучало с утра до ночи, постоянно. На кухне включена радиоточка: 'Театр у микрофона'. Бетховен там, симфония номер такая-то. Камерная музыка какая-то играет. Всё звучало постоянно. Потом песни советских композиторов - Пахмутова там, Бабаджанян. Всё это звучало, всё это фон, всё это нормально. И то, что барды от этого фона сильно отличались, это само по себе было хорошо, потому что любая фигура воспринимается только, если она отличается от фона. Чем она сильнее отличалась от фона, тем она была заметней. И вот Высоцкий очень сильно отличался от фона. Впрочем, и Анчаров очень сильно отличался от фона. Поэтому был очень заметен. Представить себе, что это будет звучать на радио, было как-то диковато, да? Потом появились барды и менестрели, радиостанция 'Юность' стала их передавать: Я только Дольского помню, Дольского я помню. Я не помню, чтобы ещё кого-то я слышал по этой программе: Иногда Визбор звучал в 'Кругозоре'. Я не зря Высоцкого ставлю рядом с Анчаровым по вот этой вот необычности звучания. Это совершенно разная необычность звучания, но оно отличается от фона, поэтому оно заметно, поэтому оно интересно.

ЮР: Я когда книжку писал, анализировал все эти самые дела. И мне пришла в голову такая вещь, что мы Окуджаву легко поём на музыку Шварца, он просто ложится прямо туда, как будто он сам её написал. И потом, я сейчас, честно говоря, даже не вспомню, 'Ваше благородие' и 'Белорусский вокзал', где там Окуджава, а где не Окуджава. Анчаров на чужую музыку не ложится совсем! Или они его не понимают, или такие плохие композиторы попадались, или что-то ещё. Я не могу воспринимать то, что в 'День за днём' сделано, просто не понимаю. Я знаю, что многие люди на этом тоже воспитывались:

АК: Ну у меня была, конечно, пластинка с Валентином Никулиным. Это было далеко не самое худшее, что звучало, это было очень хорошо по-своему.

ЮР: Объективно говоря, это совсем не худшее.

АК: Никулин - он блестящий исполнитель же! Я потом с ним встречался в качестве аккомпаниатора единожды. Он пел, помню, 'Синяя крона, малиновый ствол', я ему играл в соль-миноре. Впечатление очень, очень сильное. Мощный был именно исполнитель песен. И этот вот 'День за днём' в исполнении Никулина Валентина, я его заслушал до дыр. Правда, я ничего в результате не помню, ни единой мелодии с этой пластинки. Нет, я их помню, но мне петь их не хочется, поскольку есть оригиналы. Единственно, пожалуй, что могло бы претендовать, это 'Ты припомни, Россия'.

ЮР: Да, но потому что он её написал поздно. И написал явно в расчёте на исполнения на радио. Это не камерная песня. Я подозреваю, что если он сам её и когда-нибудь пел, то скорее всего, это получалось не очень:

АК: Нет, есть же фонограмма. По крайней мере, Дихтер пел анчаровскую мелодию, не катаевскую.

ЮР: Ну и 'Стою на полустаночке', конечно. Он как раз в струе советской эстрады, то есть хорошей советской эстрады. Он на этом фоне не выделяется, и это авторской песней, к сожалению, никак не назовёшь.

АК: Никак не назовёшь, я с тобой полностью согласен.

¹ Анатолий Борисович Соколов (1947-2002) - организатор и активный участник первых слетов московского КСП, окончил физфак МГУ в 1972 году. В 1968 году был избран председателем КСП МГУ. Нина Владимировна Таубкина (впоследствии Соколова) - его жена, окончила МАИ. Организатор и председатель КСП МАИ с 1966 г., активный участник первых слётов, один из составителей первого нотного сборника песен 'Как надёжна земля' (1969). (назад к тексту)

² Дмитрий Яковлевич Дихтер (1948-2007) - исполнитель авторской песни, выпускник МАИ. В начале 1970-х руководитель квартета 'Жаворонки', выступал совместно с Виктором Берковским. Активно исполнял и популяризировал песни Анчарова. (назад к тексту)

³ Виталий Игоревич Акелькин (1942-2014) - организатор концертов, архивист, составитель сборников авторской песни, руководитель Библиотеки Московского КСП. Один из лидеров КСП МИФИ. (назад к тексту)

⁴ Концерт М. Л. Анчарова в ДК 'Металлург' состоялся 21 мая 1981 года. (назад к тексту)

⁵ Игорь Владимирович Кобаидзе (р. 1949) - в 1975-1980-х годах один из основных организаторов КСП в Баку (Азербайджан). (назад к тексту)

⁶ Игорь Александрович Резголь (р. 1935) - математик-программист, поэт, с 1980 года в Московском КСП. С 1985 года совместно с В. Ш. Юровским, работал над составлением текстового сборника песен М. Л. Анчарова, единственный экземпляр которого был преподнесен автору к его 65-летию в марте 1988 года. (назад к тексту)

⁷ Александр Алексеевич Наседкин (р. 1948) - в 1974-1983 гг. активист и теоретик Московского КСП, один из организаторов загородных песенных слётов. (назад к тексту)

⁸ Юрий Николаевич Коновалов (1941-2016) - один из лидеров московского КСП, звукоархивист. В 1975 году вместе с А. А. Наседкиным высказали идею создания гитарных школ, организационно независимых от городского КСП. Составитель ( в соавторстве) изданного сборника песен В. Матвеевой (1990). (назад к тексту)

⁹ Гербовицкий Аркадий Зиновьевич (р. 1942) - выпускник МЭИ, один из лидеров московского КСП. В 1960-е годы организатор первых слетов и московских конкурсов песни. В 1960-80-е годы совместно с Игорем Каримовым и Олегом Чумаченко один главных организаторов загородных слетов КСП. (назад к тексту)

¹⁰ Игорь Михайлович Каримов (р. 1944) - один из лидеров и руководителей Московского клуба самодеятельной песни (КСП), организатор загородных слетов, концертов и конкурсов. Закончил МЭИС, специалист по космической связи. (назад к тексту)