Родимый дом

По сопкам пляшут вьюжные шаманы,
Все кружат, кружат пять ночей подряд.
Пурга дороги кисеёй туманит,
'Пурга дает', - солдаты говорят.

Давно уж день сбежал, озорничая,
Давно уж ночь проходит не спеша.
А я все жду, когда же полегчает,
Но все не спит и мается душа.

В такие ночи, памятью ведома,
Тоска начистит сердце добела.
В такие ночи от тоски по дому
Дрожит душа в чем мама родила.

Но вот пурга и ветры-вездеходы
Затихли, сели снежною пыльцой,
Усталый месяц робким пешеходом
Ползет на сопку, искривив лицо.

Гляжу туда, где яркие цепочки
Вдруг засветились в снеговой пыли.
Играют, жмутся золотые точки,
И милый город чудится вдали.

...Другая ночь, другие снегопады,
Ночной Москвы стихает суета.
И жизнь кипит и пляшет до упаду,
И все никак не может перестать.

И мрак уходит, светом устрашенный,
И только тени мстят из-за угла.
Но спят дома, снежком запорошёны,
И тишина Москвою залегла...

Но все не так, и, распугав картины,
Резвится ночь цепочками костров.
Хунхузы палят на кострах свинину,
И тянет дымом чуждо и остро.
. . . . . . . . . . . . . . .
...Большой отряд японцев, очумелых
От холода и злости на судьбу,
Прошел деревни, убивал умело
И открывал нелепую стрельбу.

С рассветом нам придется потрудиться.
Приказ таков: бандитов окружить,
Разоружить и ровно в десять тридцать
О результатах дела доложить.

Но мы сейчас не думаем о бое —
Какой тут бой, не бой, а пустяки.
Но это все твердит само собою,
Как мы теперь от дома далеки.

Кто не знаком с маньчжурскою тоскою,
Кто не прошел по нашему пути,
Понять не сможет, что это такое,
Когда до дому за год не дойти.

Но ничего, когда-нибудь солдаты
Дойдут домой, до своего крыльца.
Ну а пока мы ждем того 'когда-то'
И стережем победу до конца,

Чтоб все забыли о военном гуле,
Чтоб тишина стояла на года.
Ну ничего, я здесь покараулю,
Чтобы потом тебя не покидать.