О Елене Стафёровой: закончила Исторический факультет МГУ в 1985 году, кандидат наук. Cм. страницу Елены Стафёровой "Вконтакте" Елена Стафёрова 'История народа принадлежит поэту' 'Короны попадали, отмерцав, – Постоянный и верный читатель Михаила Анчарова рано или поздно начинает воспринимать все, написанное любимым автором, как одно большое произведение, находить сквозные темы, аллюзии, намеки и искать в одних произведениях отголоски других. Трудно не заметить, что 'Слово о полку Игореве' часто упоминается в анчаровской прозе. Герой романа 'Дорога через хаос', идущий тернистым и радостным путем приобщения к настоящему искусству, однажды обратил внимание, что ему вдруг стали нравиться только немногие книги, картины, драмы, фильмы и, составляя списки книг, ставших любимыми, отметил: 'Из непонятных произведений — 'Слово о полку Игореве''1. А ведь и в самом деле это поэма 'непонятная' и таинственная. Буквально каждая строка вызывает споры, а тома комментариев многократно превосходят по размерам саму поэму. Историки и филологи, поэты и публицисты в течение двухсот с лишним лет создали множество интерпретаций поэмы, нередко взаимоисключающих. А уж дискуссиям об авторстве 'Слова:' несть конца. Был ли автор современником описываемых событий или жил позднее? Если был современником, то участвовал ли сам в походе Игоря Святославовича на половцев в 1185 году или знал о нем с чужих слов? Исповедовал язычество или христианство? Был выходцем из Киевской земли или из Черниговской? А быть может, из Галицко-Волынской? Принадлежал к числу княжеских дружинников или был монахом-книжником? Едва ли не каждый писавший о 'Слове:' высказал собственную версию, в чем-то отличную от остальных. Этому вопросу вечно суждено оставаться открытым, а тайне неразгаданной2. Именно вопросы без ответов и не имеющие решения задачи всегда притягивали к себе любимого анчаровского героя — поэта Гошку Панфилова, alter ego автора. В пленительной повести 'Сода-солнце' поэт приходит к ученым, пытаясь найти с ними общий язык, чтобы разрешить терзающую его проблему ('Я занимаюсь соотношением творческого акта и обычного мышления'3). И высыпает перед своими собеседниками множество безумных идей и необычных гипотез. Среди них и версия об авторе 'Слова о полку Игореве', которую герои повести считают неприемлемой. 'Ну, хорошо, а зачем ему понадобился этот словутный певец Митуса, так называемый автор 'Слова о полку Игореве'? Ведь он на нас обрушил всех профессоров-славистов. Они ведь слышать не могут о Митусе. И ради чего? Ради озорства. Разве он доказал авторство Митусы?' — возмущается директор института, подписывая приказ об увольнении Панфилова. 'Авторство он действительно не доказал, — признает герой-рассказчик, — но кое-какие доводы разбил'4. И сама гипотеза, и большинство приводимых героем доводов содержатся в статье А. К. Югова 'Историческое разыскание об авторе 'Слова о полку Игореве'', увидевшей свет в середине сороковых годов. В 1944 году писатель Алексей Кузьмич Югов, автор романов из истории Древней Руси выдвинул гипотезу, что 'Слово:' создал в первой половине XIII века выходец из Галицкой Руси 'словутный певец' Митуса. Эту идею (ныне уже основательно подзабытую) Югов защищал в течение всей жизни, несмотря на серьезную критику многих ученых. И хотя ныне гипотеза о Митусе упоминается во всех энциклопедиях и справочных изданиях, большинство исследователей 'Слова:' не считает ее убедительной5. Анчаров же, заинтересовавшись предположением писателя, часто обращался к нему в своих произведениях. Скупое сообщение Ипатьевской летописи свидетельствует, что в 1241 г. 'словутный певец' Митуса 'из гордости' не пожелал служить Даниилу Романовичу Галицкому и был приведен к одному из его воевод 'в разодранной одежде, подобно узнику осужденному'. Югов был убежден, что Митуса обладал сильным и независимым характером и, подобно пушкинскому волхву, 'не боялся могучих владык'. Слова летописи 'не пожелал служить' он понимает как 'не пожелал воспевать'. По мнению Югова, песнетворец 'своим высшим судом поэта судит всех князей — и современных ему, и ранее бывших! И эта гордость Митусы также говорит за то, что он сознает свою гениальность, знает, что он словутен в народе русском и что эта слава его есть броня и щит для него'6. Может быть, именно этот оттенок и привлек Анчарова в данной версии: гордость поэта, проистекающая из чувства ответственности, право поэта самому решать, кто из сильных мира станет героем его произведений, а кто не станет. Большая часть аргументов, которые приводит Панфилов, содержится в названной статье Югова: о значении и употреблении слова 'словутный', о том, что 'Митуса' это имя, а не уничижительное прозвище и т. д. Но для Анчарова дискуссия о Митусе дает возможность поговорить с читателем о научном творчестве вообще, для которого пагубна узкая специализация, ибо оно невозможно без свежего, широкого, часто парадоксального взгляда на изучаемый предмет. О плодотворности такого 'дилетантизма' много говорится в 'Самшитовом лесе':
Не случайно Анчаров использует в данном случае слово 'профессионал', ибо слово 'специалист' (так же, как и слово 'эксперт') всегда имеет в его книгах иронический, а то и саркастический оттенок и означает не мастера своего дела, а человека, потерявшего цельность, ставшего ущербным, сузившего свой горизонт, а потому мыслящего шаблонно и стереотипно. Тот же смысл вкладывает в это слово ученый-историк из повести 'Сода-солнце': В 'Самшитовом лесе' Анчаров вспоминает гипотезу о Митусе, когда герой романа Сапожников размышляет о научных догмах и стереотипах мышления: 'Он привык к этому и уже почти не обижался. Серьезность нужна, респектабельность, и, главное, нужно твердо знать, откуда почерпнуты эти идеи, из какого авторитетного источника. Иначе не может быть. Не может быть — и точка. Это главный признак. Не может быть, чтобы крестьянская девка в средние века спасла Францию, не может быть, чтобы полуграмотный актер написал 'Короля Лира', не может быть, чтобы на Карпатах полудикий певец написал поэму о пограничной стычке давно забытого князя, в которой заключены идеи мировой истории следующей тысячи лет и мировой литературы'9.
В повести 'Поводырь крокодила', завершающей вторую трилогию о Панфилове, Аносове и Якушеве, действие перемежается вставными новеллами о великих мастерах искусства, автором которых в логике повести является все тот же Гошка Панфилов. Герои новелл — Митуса, Леонардо, Шекспир, Бетховен. В финале поэт объясняет свой выбор: В новелле о Митусе рассказывается, как старый поэт становится свидетелем осады Киева монголами в 1240 году. Достойно внимания, что в 'Поводыре крокодила' цитаты из 'Слова:' даются именно по переводу А. К. Югова. (О князьях Рюрике и Давыде говорится, что их воины 'по самые золотые шлемы в крови вражьей шли'. Традиционный перевод: 'злачеными шлемами в крови плавали'11). Новелла написана с щемящей грустью и поэтичностью, но фактической точности в ней искать не стоит. Впрочем, в данном случае она и не важна. Автор не создает историческую реконструкцию, а говорит, что всякая война бесчеловечна и вместе со своим героем испытывает отчаяние, оттого что внутренние распри принесли его земле гораздо больше вреда, чем любой неприятель. Имя 'словутного певца' встречается и в романе 'Как птица Гаруда', произведении ёмком и многоплановом, в котором в истории семейства Зотовых отражается история страны. Судьба Зотовых, семьи потомственных рабочих, в романе нерасторжимо связана с судьбой старинного дворянского рода Непрядвиных. Отношения разных поколений обоих семейств непросты: поиск взаимопонимания, затем противостояние в гражданской войне, и снова трудный путь к взаимопониманию. Многозначительная деталь: 'Непрядвины в родстве были с Митусовыми, тоже владимирского корня, как и мы, Зотовы. А Митусовы свой род от словутного певца Митусы считали, что у князя Игоря Новгород – Северского старины пел и воевал, у того Игоря, про которого "Слово о полку" и опера химика Бородина'12. Характерно упоминание 'химика Бородина': автор не упускает возможности снова подчеркнуть плодотворность выхода за границы специальности. Дед Афанасий, патриарх рода Зотовых, бережно хранит редкое издание — 'твердые тетрадки родословной рода Непрядвиных, в камзолах, фраках, мундирах и алмазных звездах, и на первой странице была выписка о Словутном певце Митусе, волхве, о котором догадка была, что он великое "Слово о полку Игореве" сотворил'13. По логике романа, общее культурное наследство оказывается сильнее когда-то господствовавших лозунгов классовой борьбы. Здесь образ, созданный Анчаровым, уходит еще дальше от исторического Митусы, который жил намного позднее князя Игоря Святославовича и никаким волхвом не был. Впрямую великой поэме и ее автору Анчаров посвятил драматургическую фреску 'Слово о полку', созданную в 1971 г. в соавторстве с А. Саранцевым. Пьеса написана необычно: перед зрителем одновременно разворачиваются события 1185 и 1941 годов ('Это было вчера, это было всегда — голова кружится:'14), времена переплетаются, перекликаются голоса, и воин XII века Путята беседует с воином XX века Канатием о 'Слове о полку Игореве' и о его авторе:
'ПУТЯТА Неужто помните? Рядом с Игорем постоянно находится некий безымянный Волхв, 'карпатский воин', который комментирует события, дает князю советы, предостерегает от ошибок. Читатель хорошо представляет себе цепь ассоциаций, которая у Анчарова связана со словом 'волхв': хранитель древней мудрости, 'кудесник-чудесник', наделенный даром преобразовывать действительность16. Князь Игорь доверяет Волхву и прислушивается к его словам, но другие герои пьесы говорят о нем: 'Проклятый карпатец: Галичанин отреченный: язычник:' Кстати, точно так же характеризует Митусу князь в 'Поводыре крокодила'17. В пьесе есть даже несколько прямых цитат из новеллы о Митусе. Но Волхв ни разу не будет назван по имени. В финале пьесы Волхв приходит в 1941 год, на помощь потомкам и просит генерала, под командованием которого измученные люди из последних сил держат оборону: 'Дайте мне винтовку или нож — все равно:' Он предсказывает судьбу каждого из присутствующих, а в конце говорит и о себе.
'ВОЛХВ Муж у тебя будет учитель:.. На своем первом уроке в восьмом классе он прочтет 'Слово о Полку Игореве', которое написал я: Имя Волхва так и останется непроизнесенным. Так со временем образ Митусы в произведениях Анчарова постепенно утрачивал всякую связь со своим историческим прототипом и превращался в обобщенный образ Поэта, связывающего эпохи. Поэта, над которым не властно время. Примечание редактора сайта. Библиографические ссылки, приведенные Еленой Стафёровой, дополнены интернет-ссылками на соотвествующие тексты, если они имеются в Сети. Так как точное указание страниц для интернет-копии теряет смысл, для поиска цитаты используйте текстовый поиск вашего браузера. Просьба также учитывать, что электронная копия не всегда выполнена именно с того издания, на которое ссылается автор (исключение — работы из 'Энциклопедии 'Слово о полку Игореве'', воспроизведенной в ФЭБ с максимальной точностью).
1 Анчаров М. Л. Дорога через хаос //Анчаров М. Л. Избранные произведения в 2-х томах. Т.2. М., 2007. С. 276.
(назад к тексту) Вверх На главную страницу |